тихо сказал он в собственный адрес. — Ты снова попался. Это любовь, черт ее побери. Любовь.
И хотя казалось, будто это произошло вчера, на самом деле не один месяц прошел с той ночи, когда они с Кометой сидели друг напротив друга возле костра. Хана что-то говорила. Вако поймал себя на том, что не слушает ее, а только, как завороженный, следит за движениями ее губ, за едва заметной игрой мускулов под нежной кожей шеи, за трепетом длинных ресниц, блеском темных глаз. И он тотчас заставил себя остановиться — буквально заморозил в себе все, что мог или еще сможет почувствовать. Он ушел от костра в темноту и стал возле холмика, где зарыты яйца.
— Ты любишь нас, Вако? Ты ведь не уйдешь с этой самкой? Не бросишь нас?
Вако посмотрел на звезды:
— Конечно, не брошу.
— Мы ощущаем твои чувства, Вако. Внутри тебя идет борьба. Кто позаботится о нас, если ты уйдешь с ней?
Вако опустил взгляд, потер глаза и покачал головой:
— Я не брошу вас. Я обещал вашим родителям.
— Ты думаешь, Вако, будто тебе неведомы чувства. Но мы ощущаем их даже сквозь тот панцирь, что ты возвел внутри себя. Ты испытываешь чувства, Вако. Ты любишь эту самку.
— Молчать! — Вако глубоко вздохнул. — Какая вам разница? Нечего даже волноваться. Я дал обещание вашим родителям.
Он обернулся на желтые отблески костра. По ту сторону огня стояла черная стена джунглей, а над ней бездонное ночное небо. Почти в середине светлого пятна, опустившись на колени, Хана Санаги готовила чай из листьев какого-то диковинного растения. Этот свет, эта женщина — центр его маленькой вселенной. Но все-таки он надел поверх себя защитную броню равнодушия. Не будет — никогда и ни за что — никакой любви.
Ведь любить — значит рисковать слишком многим.
Вако вернулся к костру, выпил чаю с лепешкой и сделал вид, будто слушает рассказ Ханы о том, как она пыталась поймать и приручить одно из этих болотных чудовищ. Он даже вставил несколько реплик, отодвинув внутреннюю борьбу куда-то на задворки сознания.
Вернее, ему казалось, будто он ее туда отодвинул. И вот теперь он сидел на циновке и проклинал себя, проклинал свою слабость, проклинал Хану. В который раз он позволил хвори одержать над ним верх.
Вако натянул на себя одежду и зашептал в сторону травяного полога:
— Хана? Ты меня слышишь? Нам надо поговорить. Вако поднялся, надел рубашку и заглянул за край полога:
— Хана?
Но ее там не оказалось.
Вако повернулся и вышел из хижины. Он встал напротив двери, вглядываясь в предрассветной мгле под темный полог деревьев. Неожиданно до него донесся стон. Вако обернулся в сторону, откуда слышался этот звук, и увидел полуодетую фигуру Ханы, распростертую на холмике с яйцами.
— Хана! — Вопль, казалось, вырвался из глубины его души. Вако бросился к ней, оттащил с холмика и положил голову себе на колени. — Хана! Я же тебе говорил — не ходи к ним! Я же тебе говорил!
В его руках ее тело казалось совершенно беспомощным и безвольным. Хана с трудом выдавила из себя нечто похожее на тихий всхлип.
— Я не сама, Вако. Я не ходила. Это во сне. Они пришли ко мне… во сне. — Всхлипывания перешли в рыдания — Комета обняла Вако за талию, уткнувшись лицом ему в грудь.
Он прижался щекой к ее макушке:
— Но почему, черт побери, почему? И тогда заговорили яйца:
— В целях предосторожности, Вако.
— Предосторожности против чего?
— Ты любишь ее. Мы не можем без тебя, но ты любишь ее. Она — угроза для нас.
— Никакая она вам не угроза. Я же дал слово вашим родителям!
— Слово легко нарушить, Вако. Она должна умереть.
— Умереть? — Вако подложил правую руку под колени Ханы и поднял ее с земли. — Я уношу ее за пределы вашей досягаемости. Она не умрет!
— Умрет. Мы должны защитить себя. Мы убьем ее разум, ты не успеешь унести ее отсюда. Вако облизал губы.
— Не смейте! Не смейте так поступать со мной.
— Мы должны защитить себя, Вако! Вако наклонил голову, его щека соприкоснулась с лицом Ханы.
— Как вы не понимаете? Ведь после того, как я умру, кто-то другой должен взять на себя заботу о вас. Ведь вам сидеть в скорлупе почти триста лет. А я проживу еще лет пятнадцать, от силы двадцать. И то, кто знает?
Яйца молчали.
Вако поднял голову:
— Поймите, когда меня не станет, кто-то другой должен будет позаботиться о вас. То есть я должен оставить после себя ребенка. А для этого мне нужна женщина. Эта женщина… Хана. Убейте ее — и вы убьете себя. — Вако отвернулся от холмика. — Теперь я могу унести ее? Отвечайте!
Их мысль пришла к нему робкая, полная раскаяния.
— Если мы отдадим ее тебе, Вако, ты обещаешь не наказывать нас?
— Обещаю.
И Вако зашагал прочь, неся на руках безвольное женское тело. И хотя она не слышала его, он прошептал ей на ухо:
— Разрази меня гром, но я люблю тебя.
Много ночей спустя в лагере дорожно-строительной бригады посреди Великой топи Крошка Вилл смущенно оторвала губы от губ Пита.
— Ой, Пит, лицо у меня просто горит.
— И у меня тоже.
Вилл обвела взглядом темный лагерь:
— Вдруг нас кто-нибудь видит?
— Ну и что? — Он обнял ее за плечи. — Расслабься, Вилл. А то ты как доска. Спи. Паки скоро начнет всех будить. За завтрашний день он хочет проложить пять миль дороги. Так что давай-ка спать.
— Не могу, — пискнула Вилл.
